Печатная машина - Страница 24

Я видел, что Саньку тоже колотит. И он смотрит на меня со страхом. Как я пеленаю последнее зеркало, как ребенка, и как дрожат мои пальцы. Это зеркало отражало мою страсть и его смятение. Жажду и тошноту. Сумасшествие и ужас познания. Кровь и пот. Упрек и наваждение…

Я ехал в автобусе. Прижимая зеркало к телу. Оно было почти в мой рост. Когда освободилось место и я сел, оно стало больше меня. За окном плыл ночной город, шел снег. В автобусе было холодно, мои перебинтованные руки мерзли, но на душе было спокойно.

Потом я вышел на остановке, прошел по улице, зашел в подъезд дома. Поднялся на лифте на двенадцатый этаж. Позвонил в дверь.

— Что это? — спросила она, увидев меня с зеркалом в руках.

— Это зеркало, — ответил я.

— Зеркало, — повторила она. — Какой ты…

Она не договорила. Я развернул покрывало. Она подошла к зеркалу и отразилась в нем. Вся, с головы до ног. Ничего прекраснее я не видел.

Я думал, она хотя бы поцелует меня, но она просто сказала «спасибо». Я понял, что это все.

— Ладно, я пойду, — сказал я.

Она виновато кивнула.

Я шагнул за порог, и в зеркале закрылась дверь.

12. САМАЯ НЕКРАСИВАЯ

В то время мне никто не давал. Не знаю, почему так получалось, — я принимал это как факт. Красивые и легкие в общении девушки не воспринимали меня, словно чувствовали мою настороженность. Я и вправду боялся влюбиться и потерять себя. Меня и так было немного, — все складывалось не лучшим образом, и дополнительные проблемы были ни к чему. Может, дело было в этом? На любые вопросы я отвечал односложно: да, нет, — и девушки обычно быстро отваливали.

Конечно, я страдал от отсутствия женского участия. Все эти милые банальные фразочки, объятия, прикосновения, эти губы, ладони — всего этого не хватало мне до жути. Я жил один, ложился спать, не раздеваясь, и просыпался с первыми лучами солнца. Лежал без движения, с железобетонным стояком, слушая, как гремит под окном трамвай, будто звенят от напряжения мои чресла.

Однажды я всю ночь целовал во сне красивую женщину, а когда проснулся, на моих губах остался вкус ее губ.

Это было невыносимо. Во мне боролись страх любить и желание иметь. Страх потери и жажда насыщения.

И я нашел выход. Мне пришлось поступиться некоторыми своими принципами, но делать было нечего. Я пошел на это.

Таких некрасивых я еще не видел. Она была не просто уродлива, она была отвратительна. В какой-то момент мне стало интересно, насколько низко я упаду в поисках дна. Мы сидели в какой-то компании, пили алкоголь, и я время от времени бросал на нее косые взгляды, недоумевая, как она вообще оказалась среди нас. Как такие вообще выходят на свет.

Где-то я слышал, что, выбирая женщину, мужчина всегда идет на риск. Почему-то раньше я считал, что это касается только красивых женщин. Мужчина рискует своим здоровьем, кошельком, жизнью, наконец. То есть всем тем, чем я не желал рисковать. Что же оставалось при другом раскладе? Неужели, выбирая неказистую, я подписывался под своей трусостью?

Если и так, мне было плевать. Я был хорошо пьян, и мой член также затуманил свою головку.

Провожая, я довел ее до самой общаги. Потом мы пробирались, как воры, через вахту. Мы действительно как будто что-то воровали друг у друга, но что — понять было сложно. Поднимались по лестнице, глядя на ступени.

В комнате я сразу накинулся на нее. Она не включила свет, и это было очень кстати. Передо мной был лишь силуэт, она тоже видела не больше. Я начал ее раздевать, но тут она что-то залепетала мне на ухо.

— Что? — не понял я, продолжая стаскивать с ее толстых ног колготки.

— Мне нельзя, — донесся до меня ее писк.

— Почему это? — изумился я, словно она сообщила, что беременна самим Христом.

У нее были месячные. Она на четверть была заполнена отработанной кровью.

— Это серьезно, давай в другой раз. Давай встретимся еще, и тогда все — что хочешь.

Черт, я об этом даже думать не мог! Встретиться еще раз. Это было невообразимо. У нее была большая грудь и какие-то непонятные крючочки на бюстгальтере — вот что занимало мой ум. Грудь была большой и мягкой, и такой горячей, словно это был хлеб, только что испеченный моими собственными руками. Не отвечая на ее уговоры, я стянул с нее трусы.

Там было мокро, да, от крови ли, от вожделения? И то и другое встретило меня, когда я вбурился в нее, как вворачиваются в недра земли в поисках нефти. Она задрала свои короткие ноги к потолку и задергала ими в такт подземным толчкам. Мое лицо было в сантиметрах от ее лица, я приблизился вплотную и нашел ее губы. Похоть затмила вкус, я все вбивал и вбивал в нее невидимые гвозди, забыв обо всем, как сумасшедший плотник. Потом ножки деревянной кровати подломились, и я вошел так глубоко, словно провалился туда по пояс.

Под утро мы пошли в душ, который находился тут же, на этаже. Стояли рядом, я отмывал свой окровавленный пах. Мой член был в крови, как будто я им кого-то зарезал.

У нее были длинные, собранные в толстую косу волосы и пухлые щеки. Плохая кожа на лице. Я старался не смотреть, мы почти ни о чем не говорили. Только «да» и «нет». Этого хватало.

Помывшись, я сразу ушел. Она не стала спрашивать, приду ли я снова, когда меня ждать. Я тоже не поднимал эту тему, думая, что ноги моей больше здесь не будет. Но через неделю заявился снова.

Я был так пьян, что не помнил, как оказался в этой комнате. Очнувшись, я увидел ее. Она раскачивалась на мне, в комнате горел торшер, и я, лежа на спине, долго смотрел на свой член, который то появлялся, то исчезал. Она сидела на нем, спиной ко мне, под левой лопаткой у нее были две большие розовые родинки. Как шрамы от пуль, пиф-паф, два раза. Она раскачивалась, словно собиралась оттолкнуться и прыгнуть прямо в окно, черневшее перед ней, а я ничего не чувствовал. Где-то в этой ночи была любовь, где-то там она наверняка была, ее нужно было только найти. Мы оба были лишены любви. Я не хотел или боялся, а она?..